Дети и семья

Честное партийное....

Автор:Константин Сычев

Василий Базулин был учеником четвертого класса большой средней школы в заводском поселке. Его родители работали на местном заводе и вечером приходили усталыми. Им было не до воспитания сына, и тот рос, как все советские дети, больше на улице, чем в семье, впитывая в свое сознания уличные законы и порядки. А советская послевоенная улица была далека до идеала! Известно, что благодаря циничным большевикам за время их правления в тюрьмах отсидели едва ли не все так называемые «граждане Советского Союза», а те, кому удалось избежать «не столь отдаленных мест», либо пережили все ужасы минувшей войны, либо влачили жалкое существование на полукаторжных советских заводах. К последней категории лиц и относились родители Васи Базулина. Они не отсидели в свое время «на зоне» и очень этим гордились, считая себя законопослушными и честными людьми. Зато соседи Базулиных познали, как говорится, «и Рим и Крым», с презрением относясь к тем, кто не попробовал тюремной баланды. Впрочем, таковых было немного, и всеми делами улицы заправляли «блатные», внесшие весомый вклад в дело воспитания «нового человека», запланированное «родной коммунистической партией».
Воспитание местной детворы начиналось с обогащения их речи многими колоритными словами и выражениями. Василий помнил, как однажды ватага ребят отправилась на речку и по дороге встретила плачущего карапуза с их улицы.
— Чего ты ноешь? — спросил старший паренек, Коля Дроздов. — У тебя что-то сбиздили?
— Нет, — проревел мальчуган. — Мне бизды дали!
— Кто?! — вскричали возмущенные мальчишки. — Назови нам имя этого кандона!
— Петька Мурат! — пробормотал успокоившийся мальчуган. — Я брал у него вчера удочку, а вернул со сломанным крючком!
— Ну, тогда не бизди! — тихо сказал Николай. Он хорошо знал Петьку, силу его кулаков и не собирался с ним связываться. — Нехрена было брать у него удочку, мудила! Попросил бы у меня. За «пятак» в день! А щаса — кати на хазу! А то наваляю так, что с полгода будешь харч метать!
Вот примерно такой была речь местной детворы. Понятно, что их развлечения тоже не отличались достоинством и благородством. Известно, что в России по сей день отсутствует индустрия досуга. А что было тогда? Летом детей загоняли в специализированные пионерские лагеря, а те, кому повезло, скитались по улицам как беспризорники и выискивали себе всевозможные приключения. Иногда они ходили в лес по грибы, когда наступал грибной сезон, или на рыбалку, когда ловилась мелкая рыбешка. Но в основном их свободное время уходило на всевозможные «хулиганские затеи», как то называли взрослые из благородной среды, типа Базулиных.
Василий был большим мастером на такого рода затеи. Уж если он что замышлял, то дело непременно завершалось либо грандиозным скандалом, либо дракой. Во дворе его боялись даже знавшие виды «зеки», по полжизни отсидевшие в тюрьмах. И кличка у него была солидная — «Американец»!

Между прочим, та история с избитым мальчуганом тоже принесла свои плоды. Несмотря на то, что самые старшие ребята отказались мстить Мурату, в голове злополучного «Американца» зародился чудовищный план.
После того как мальчишки совершили набег на соседний больничный сад и вынесли оттуда по полной рубашке зрелых яблок, они разошлись по домам, чтобы пообедать. Василий подождал, пока старшие мальчишки уйдут, и подозвал к себе двух самых младших, соседей по дому — Мацуева Сашу по кличке «Маца» и Дубровина Женю, по кличке «Косой».
— Дело есть! — сказал он им хриплым от волнения голосом. — Мы можем жестоко отомстить этому гребаному Мурату! И нам не нужна ничья помощь!
— Да ты что, Вася! — возмутился чумазый Маца. — Он же натянет нам глаз на жопу! Это ж амбал, каких не сыскать!
— Бизда! — усмехнулся Американец. — Неужто ты не знаешь, что батька Мурата биздит его чуть не каждый день?! Что бы ни случилось во дворе — дает Петьке бизды!
— Ну, это дело вестимое! — буркнул Косой. — Однако как все подстроить, чтобы бизды получил именно Мурат, а не мы?
— А теперь слушайте меня внимательно, — заговорил Василий. — Вы же знаете, что вечерами здешние мужики играют во дворе в домино? И среди них почти всегда бывает Петькин батька. А на столе перед ними стоит жестяная банка из под консервов, в которую они набрасывают окурки. Сейчас эта банка, — он махнул рукой, — там, под столом. Мы сходим на немецкое кладбище и накопаем там порошин. Ну, от пушечных снарядов! Заодно и накопаем картечин! Будет чем стрелять из рогатки!
— Так ты хочешь накидать в банку пороха? — догадался Маца. — А когда кто-то из мужиков бросит туда окурок, случится взрыв! Так?
— Так, но не совсем! — ответил Вася. — Мы обернем каждую порошину в фольгу из под конфет! Вы же знаете, как тогда взрывается порох!
— Летят, как настоящие ракеты! — весело молвил Дубровин. — Это так красиво! Но главное — не опасно! Вряд ли кто пострадает! Но мужики разозлятся! Вот тогда Петька и получит бизды! Только бы не догадались, что это сделали мы!
— А вы поменьше ляцкайте языками! — насупил брови Американец. — Смотрите, если кто проболтается — пропали! А сейчас пойдем примем харч, поиграем в «чугунную жопу» — и вперед, к немецкому кладбищу.
«Чугунной жопой» называлась игра в мяч. Несколько мальчишек укладывались спиной на траву, а один из них, выбранный по жребию, метал в ближайшего из них мяч, стараясь попасть ему в зад. Если это удавалось, то пострадавший становился на его место. В свою очередь, мальчишки, лежавшие на траве, вытягивали перед собой ноги, чтобы не допустить результативного попадания. При этом они стремились отбить ногами мяч как можно дальше, чтобы затруднить штрафнику возможность совершить меткий бросок. И если последний не мог добиться своего более двадцати раз, его ставили в круг, и ребята попеременно били ему в зад ногами, а когда тот резко поворачивался, все отбегали. Штрафник должен был угадать, кто ударил его. Но это не всегда удавалось. Игра была жестокой и больше всех страдали самые младшие, неловкие мальчишки. Они порой, завершали игру с разбитыми в кровь задами или, в лучшем случае, с тяжелыми синяками.

Базулин, Мацуев и Дубровин были первоклассными игроками в «чугунку». И на этот раз они успешно справились, отстояв свои зады. А пострадал белобрысый мальчик, Миша Орлов, который после завершения игры поплелся, прихрамывая, домой, залечивать свои синяки. А наши герои тайно отправились осуществлять свой план в сторону ближайшего леса.
Этот июль был настоящим «Божьим даром», как говорили местные старушки. Ярко светило солнце, было жарко, но не настолько, чтобы обездвижить вездесущих мальчишек. Вечерами выпадали кратковременные дожди, напитывали почву, и обильно растущая трава радовала глаз своей изумрудной красотой. А почти безоблачное голубое небо довершало общую красоту родной природы, поднимая настроение и как бы придавая действиям людей бодрость и интерес.
«Немецкое кладбище» располагалось примерно в одном километре от поселка. Это была большая поляна на краю насыпной шоссейной дороги. Здесь когда-то хоронили умерших немецких военнопленных, работавших на местной стройке. И кладбище, и дорога, и довольно обширные окрестности занимали территорию военного склада, в котором в годы войны хранились многочисленные боеприпасы. Но со временем склад ликвидировали, снаряды увезли в другое место, а освободившуюся площадку засыпали песком. Однако в земле осталось много военного мусора — шрапнель, картечь, артиллерийский порох…Во время дождей все это вымывалось и, порой, можно было без труда собрать за полчаса пару спичечных коробков отборного пороха. Каждая порошина напоминала собой небольшой обломок карандашного грифеля с мелкими дырочками с двух сторон. Мальчишки давно заприметили это место и часто приходили сюда собирать порох для всевозможных затей. Известно, что детей всегда притягивало оружие и боеприпасы. Поэтому взрослые «дяди» и «тети» допустили большую ошибку, предоставив мальчишкам возможность развлекаться с помощью «огненного зелья».
Итак, наши герои довольно быстро собрали достаточное количество пороха для осуществления своего замысла. Нашлась и алюминиевая фольга от шоколадной упаковки, и к вечеру в банке, стоявшей под дворовым столом, на дне были аккуратно уложены самодельные «ракетницы».
Наступил долгожданный вечер, соседские мужики прибыли к заветному столу и уселись напротив друг друга на грубо сколоченные скамьи.

Вася со своими друзьями уселись неподалеку, имитируя строительство песчаного замка, искоса наблюдая за происходящим. Вот мужики, здоровенные лбы, недавно прибывшие из окрестных деревень на местный завод, приступили к игре. Они перемешали домино и стали извлекать из общей кучи свои наборы. Возглавлял торжественное действо отец Пети Муратова — дядя Федя, на пару с которым играл его брат, тоже здоровенный краснорожий мужик, сидевший напротив и украшенный изощренными татуировками, знаками его пребывания в не столь отдаленных местах.
Игра быстро наладилась, к столу подходили все новые и новые мужики, и вскоре во дворе ничего не было слышно, кроме азартных криков, смеха, ругани и постукивания домино. Над столом клубился дым: возбужденные игроки курили. Вот один из них опустил руку под стол, достал оттуда банку из-под окурков и поставил ее прямо перед братом дяди Феди, как бы подчеркивая его тюремное превосходство. Тот с достоинством стряхнул в банку пепел со своей догоравшей папиросы, а затем бросил туда и окурок. Вскоре и другие игроки поступили также.
Вася вздрогнул и посмотрел на товарищей.
— Сейчас начнется! — пробормотал Маца и со страхом скосил глаза в сторону дворового стола. Однако ничего не случилось.
— Рыба! — громко сказал дядя Федя, и мужики занялись подсчетом очков.
Прошло минут пятнадцать. Никаких изменений не произошло, и мальчишки, увлекшись своей песочной игрой, словно забыли о подготовленной ими «диверсии».
— Видно, ничего не получилось, — тихо сказал Женька Дубровин. — Я так и думал! Надо было не обертывать порох в фольгу!
— Тихо, мудила, — прошипел Вася. — Еще ничего не случилось, а ты уже разбизделся! Сиди и не рыпайся!
— Что вы расселись тут, кандоны?! — раздался вдруг над ними веселый резкий вскрик. — В песочек играем? Малолетки сопливые!
И над нашими героями завис, как коршун, знаменитый Петька Мурат, веснушчатое лицо которого выражало полное презрение.
— Мы не малолетки! А ты — рыжий хер! — возразил возмущенный Василий, зная, что Петька не осмелится драться при своем отце, который мог все видеть. — Не лезь в наши дела! Мы — сами по себе!
— Ах, ты, блять! — буркнул покрасневший от гнева рослый Петька и со всего размаха, ногой, разнес песчаную крепость. — Ну, погоди, я тебе еще дам!
Вдруг раздался какой-то треск, а вслед за этим прерывистые крики. Со стороны дворового стола поднялся серый дым. В воздухе запахло порохом.
— Караул! Ложись! — заорал обезумевший от страха дядя Федя. — Кто-то запустил ракетницы!
Напуганные мальчишки подняли головы и с ужасом увидели, что недавние игроки, с чумазыми, закопченными лицами, ползали под столом, а над ними летали разноцветные фонарики, попеременно попадавшие во все части их тел.
— Петька! Это ты, блять, подстроил нам такую штуку! — орал, размахивая кулаками, дядя Федя. — Ну, с-сука, я тебя сегодня прибью! Ишь его, еще и подсматривает! Сотворил, гадина, беду, а теперь лыбится.
Петька, шокированный увиденным и услышанным, немедленно убежал в соседний двор. Вася посмотрел на дядю Федю и едва не потерял от ужаса сознание. Лицо недавнего лидера было буквально испещрено кровавыми язвами и какими-то зелеными пятнами. Если бы не черная сажа, покрывавшая лица всех несчастных, раны выглядели бы еще внушительней…
Прошло несколько дней. Произошедшая история стала постепенно забываться. К счастью, раны незадачливых игроков оказались не смертельными, правда, кое-кто из них до конца жизни остался с зелеными веснушками. Виновников «кровавого злодеяния» обнаружить не удалось, но дядя Федя жестоко избил своего Петьку, хотя бы «для профилактики». Досталось и Васе Базулину. По двору прошел слух, что «проклятый Американец непременно замешан в этом деле». Этого оказалось достаточно для того, чтобы супруги Базулины избили «своего хулигана». — Я не сомневаюсь, что это твоих рук дело! — бушевал его отец, размахивая тяжелым ремнем, и ударяя им по спине сына.
Потом в квартире Базулиных объявился участковый милиционер. Он долго опрашивал избитого и запуганного Васю, но так ничего от него и не добился.
Наступил сентябрь. Зазолотились листья деревьев. Пришла школьная пора.

- Смотри, Вася, — сказал его отец, отправляя сына на занятия, — веди себя достойно! Не позорь отца и мать хотя бы в школе!
— Господи! — пробормотала мать, смахнув слезу и поправляя Васин пиджачок. — Ты уж постарайся, Васенька! Хотя бы не взорви школу!
Несчастные родители словно бы предчувствовали грядущую беду. И она немедленно случилась.
Четвертый класс, в котором учился Василий, был одним из лучших в школе: и по результатам, и по поведению учеников. Педагоги были довольно строгие и внимательно следили за тем, чтобы никто не допускал нарушений учебной дисциплины. Особенной строгостью и требовательностью отличалась классная руководительница Василия — Александра Егоровна Бугумилова. Она была и единственной учительницей, преподававшей все дисциплины, поскольку предметники появлялись только в пятом классе. Александра Егоровна — выходец из села — обладала большим авторитетом в педагогическом коллективе и, несмотря на то, что окончила дошкольное отделение пединститута, была кандидатом на пост школьного завуча, ибо старый завуч уходил на пенсию. Рослая, статная учительница, недавно вступившая в коммунистическую партию, была образцом педагогического поведения. Она умела быть не только суровой и жестокой, но иногда проявляла мягкость и доброту. Особенно после того как родители ее учеников, собрав в складчину деньги, преподносили ей подарки на день рождения или Восьмое марта. — Ох, ну и балуете вы меня! — говорила она родителям по такому случаю.
Так бы и стала талантливая Александра Егоровна заслуженным завучем, достигла бы, может быть, и более значительных высот, но вот неожиданно ее карьера в захолустном поселке оборвалась, и «светильник разума угас», не достигнув даже начальной цели. И все…по вине злополучного Василия.
А случилось следующее. Как известно, ученики четвертого класса в то время впервые начинали пользоваться дневниками, куда учительница ставила оценки и записывала замечания. Теперь каждый ученик, выйдя к доске, должен был предъявить учительнице дневник. Уже с первых сентябрьских дней у Василия накопилось довольно много хороших и отличных оценок, и он иногда с удовольствием просматривал начальные страницы дневника, любуясь своими «пятерками». Рядом с ним, за одной партой, сидел Володя Фомин, с которым он был знаком еще с детского сада.

Учился он хуже Василия и все время ему завидовал. Вот и на этот раз он с раздражением посмотрел на раскрытый дневник товарища и с досадой произнес: — Нашел, на что смотреть! Что тебе дались эти оценки! Сегодня учительница в духе, так вот у тебя и «пятерки»…А завтра неизвестно что еще будет! Так что не хвались!
— А я и не хвалюсь! — буркнул Вася, огорченный завистью товарища. — Я думаю, что ты ничем не хуже и мог бы учиться на одни «пятерки», если бы постарался!
— А хочешь посмотреть, как я сам себе поставлю «пятерку»? — неожиданно спросил Володя и, не дождавшись ответа, отвернул предыдущую страницу своего дневника, поставил в графу «оценка» цифру «пять» и быстро расписался за учительницу. — Вот как я могу! — весело добавил он. — А ты ни за что не сможешь так подделать подпись нашей училки.
— Как это не смогу? — возмутился Василий. — Вот, смотри! Да я пять раз скопирую ее подпись! — И он быстро расписался на предыдущих страницах своего дневника, озадачив соседа по парте.
На следующий день, сразу же после звонка с последнего урока к Василию подошла Александра Егоровна. — Останься со мной на пару минут! — сказала она, отпуская учеников домой. Базулин был озадачен, но воспротивиться не смог.
— Подойди к столу, Вася, — мягко сказала учительница, когда они остались одни. — Сядь за переднюю парту.
— Ты знаешь, Базулин, — начала учительница, — что наша родная коммунистическая партия уделяет очень много внимания воспитанию нового советского человека? Человека коммунистического мировоззрения…
— Знаю, Александра Егоровна, — пробормотал Василий, — но причем тут я?
— А при том, — повысила голос учительница, — что каждый из нас связан пожизненным долгом с партией и народом! И ты — не сторонний наблюдатель, а такой же кирпичик в нашей славной государственной машине! И если у тебя что не ладится, значит, и наша страна что-то от этого теряет, понимаешь?
— Понимаю, — пробормотал Чуин, чувствуя какой-то подвох.
Учительница около получаса рассказывала ему о том, как много дает народу коммунистическая партия, какие титанические усилия проделывает ее нынешний лидер Никита Сергеевич Хрущев, чтобы обеспечить всеми благами народ и государство, но, наконец выдохлась и неожиданно сказала: — Правда и наши высокие руководители допускают ошибки…Взять, к примеру, эту злополучную кукурузу. Но на то они и люди, чтобы их совершать. Поэтому ты должен передо мной повиниться и признать свои ошибки, чтобы в дальнейшем их не совершать!

Василий насторожился.
— Ты, я думаю понимаешь, о чем я говорю. Я имею в виду твой дневник. Покажи мне его!
Теперь Базулин понял все. — Заложил, гад! — подумал он.
Александра Егоровна взяла протянутый напуганным учеником дневник и стала внимательно рассматривать все записи. С четверть часа она безуспешно листала все сентябрьские страницы, но так ничего и не нашла.
— Так где же ты за меня расписался? — сказала она, наконец, в раздражении. — Где ты подделал мои подписи?
— Ничего я не подделывал! — буркнул Иван, видя, как краснеет лицо учительницы. — Это вас кто-то обманул!
— Не может этого быть! — Возмутилась Александра Егоровна. — Просто ты так ловко расписался, что я не могу разобраться! Но ведь ты понимаешь, что мне нельзя врать! Я бы не оставила тебя после уроков, если бы этого проступка не было! Давай, признавайся! — она заговорила уже другим, ласковым тоном, морщинки на ее лбу расправились, и на Васю глядела добрая улыбающаяся женщина, голубые глаза которой излучали тепло. — Показывай, Васенька! Я обещаю тебе, что все будет только между нами! Я никому ничего не скажу! Честное партийное слово!
— Ну, что ж, — промямлил Базулин, взяв в руки дневник. — Если честное партийное…тогда вот, смотрите! — И он показал все пять оценок, которые он вчера записал.
— Так, так! — громко сказала учительница, постепенно превращаясь в грозную, непримиримую воспитательницу. — Вот ты и признался! А теперь…
Она достала свою учительскую ручку и красным чернилом обвела все указанные Василием оценки. Возле каждой фальшивой подписи она жирно написала: — Подделывает мои подписи! Совершает преступления!
Потом она подумала, и написала внизу последней недельной страницы: — Уважаемые родители! Ваш сын подделывает важные государственные документы! Вы должны принять к нему самые суровые меры!
— Ну, вот и все! — вздохнула она. — А теперь отправляйся домой и чтобы на следующий день в твоем дневнике возле моей записи была подпись отца.
— А как же ваше честное коммунистическое слово, Александра Егоровна?! — едва не заплакал Василий. — Вы же меня просто обманули!
— Я тебя не обманывала! — гордо подняла голову учительница. — Я же обещала никому ничего не говорить! А здесь просто запись! Запомни: настоящий коммунист никогда не лжет! И даже не пытайся на меня клеветать!
Как оплеванный поплелся Василий домой, где его уже ждали. И отец и мать досрочно пришли с работы.
— Негодяй! — вскричал отец, вскидывая ремень! — Ты опять нас опозорил! Надо же, полчаса назад меня вызвали в партком и рассказали, что ты подделываешь документы! Получай, подлая сволочь!
— Хорош, гусь! — вторила мать и выхватила бельевую веревку. — Вынудил учительницу позвонить в партком! Теперь весь завод знает, какой у нас сын! — И она с визгом набросилась на Василия.
На всю жизнь запомнил Базулин Василий этот жестокий урок. Он до самой старости боялся брать в руки любые документы и избегал общения с товарищами, став неврастеником.
Однако и учительнице не повезло. Семья Базулиных, по совету Александры Егоровны, выписывала для детей «Пионерскую правду». — Пусть ваш Вася читает правдивые статьи о нашей родной коммунистической партии и таким образом учится исправлять свои ошибки! — говорила мудрая наставница.
Вот Васин отец и решил перевоспитать своего незадачливого сына с помощью советской молодежной газеты.
Василий серьезно отнесся к этому делу и внимательно прочитывал все газетные статьи. К тому времени Никита Сергеевич Хрущев так разошелся на почве кукурузной стратегии и разбазаривании национальных богатств чужеземным народам, что в магазинах исчез белый хлеб и не всегда бывал черный.

Народ роптал, возмущаясь плохим государственным руководством, но после Ленина и Сталина, запугавших людей, все старались выразить свой гнев больше на кухне или за углом, непрерывно оглядываясь по сторонам. Ненависть народа к Хрущеву, несмотря на тайность разговоров и недомолвки, была замечена и детьми. А когда Василий читал «Пионерскую правду», он долго не мог понять, что же в самом деле происходит. — Ведь коммунистическая партия думает о народе, о нашем благополучии, — рассуждал он про себя. — Почему же в газете пишется одно, а в жизни происходит другое?
Наконец однажды, простояв с раннего утра в километровой очереди за хлебом, он решил написать письмо самому «дорогому Никите Сергеевичу». Но поскольку он не знал кремлевского адреса советского лидера, то послал свое письмо в редакцию «Пионерской правды».
«Дорогой Никита Сергеевич! — писал Василий. — Обращаюсь к Вам потому, что не знаю настоящей правды! Все кругом врут, недовольны Вами. Говорят, что Вы скоро будете сажать кукурузу на асфальте! А в магазинах нет даже хлеба! Люди обижены тем, что пережили войну, а живут хуже всех! Вы же отправляете все наши богатства за границу, чтобы Вас постоянно хвалили иностранцы. Неужели это правда? Я не верю всему этому. Мне хочется, чтобы Вы были тем самым добрым человеком, о котором пишет «Пионерская правда», а не обманщиком. Я верю Вам и прошу ответить мне правду! До свидания. Вася Чуин».
Прошли две недели. Наступил октябрь. Полили дожди. В один из промозглых сырых дней Василий сидел за своей классной партой и с унылым видом слушал нудный рассказ учительницы об обороне Севастополя, сданного врагу по вине жестокого и коварного царя.
— Николай Первый, кровавый деспот, прозванный «Палкиным», не сумел обеспечить надежную оборону и погубил русскую армию! — подвела итог своему повествованию учительница. — Но главная причина поражения в Крымской войне — это отсутствие в тот момент нашей родной коммунистической партии!
— Да, понятно, — подумал с грустью Василий, — эта причина называлась учительницей также после рассказов о Куликовской и Бородинской битвах…
Внезапно открылась дверь, и в класс зашел директор школы. Ученики быстро встали.
— Здесь Базулин? — спросил строгим голосом директор.
— Здесь! А что он еще натворил?! — подскочила со своего стула учительница.
— Так, Александра Егоровна! — буркнул директор. — Останавливайте урок и следуйте вместе с Базулиным в мой кабинет!
Василий почувствовал, как отяжелели его ноги. Однако он встал и под встревоженными взглядами товарищей медленно поплелся за своими наставниками.
В директорском кабинете их ждали. В кресле директора сидел высокий сероглазый мужчина с вытянутым лицом, одетый в серый, добротного материала костюм. Он очевидно нервничал и постоянно поправлял свой большой цветастый галстук. Справа от него, за тем же столом сидел низенький лысоватый старичок.
Когда Василий вошел, мужчина со стальными глазами встал и протянул ему руку. — Семен Николаевич! — сказал он и улыбнулся. — А ты, как я понял, Василий Базулин?
— Да, это я…, — пробормотал напуганный мальчик.
— Ну, что ж, садись, Вася! — Семен Николаевич указал рукой на стул напротив его. — А вы, — бросил он небрежно педагогам, опускаясь в кресло — садитесь здесь, слева от меня…Так вот…Ты не знаешь, Вася, почему я тебя сюда вызвал?
— Не знаю, — пробормотал незадачливый ученик.
— Ты писал письмо Никите Сергеевичу?
— Писал, — вздохнул Василий. — А что в этом плохого?
— Уже лучше, — вздохнул с облегчением ответственный работник. — Молодец, что признался! Нет ничего плохого в том, чтобы писать руководителю страны! Это наоборот, очень хорошо! Вот только есть разница в том, что писать! Можно написать хорошие вещи, а можно и плохие!
— Но я же ничего плохого не написал?!
— Скажи мне, Вася, честно, по-мужски, кто тебя научил написать это письмо?
— Никто. Я сам!
— Не ври, Вася, — вмешалась в разговор Александра Егоровна. — Здесь тебе не класс и не дом! Перед тобой серьезные люди! Немедленно признавайся! Наверняка это сделали твои родители!
— Не трогайте моих родителей, Александра Егоровна! — вскипел Василий. — Вы их так запугали своими жалобами на меня, что они никогда бы не посмели давать мне такие советы…Особенно чтобы писать письмо в «Пионерскую правду»!

— Ну, ладно, Вася, не злись, — нервно передернулась учительница. — Тогда скажи нам, кто вдохновил тебя на подобное дело! Я гарантирую, что тебе и твоим родителям ничего за это не будет! Даю честное партийное слово!
По лицу Семена Николаевича пробежала легкая судорога. Он вновь встал и помял свой галстук. — Тебе, в самом деле, ничего не будет, Вася, — сказал он в раздражении. — Тем более, что твоя наставница дала честное партийное слово!
— Честное партийное…? — пробормотал внезапно покрасневший лицом Василий. — В таком случае, я скажу вам всю правду! Я верю в вашу справедливость, а вот в честное слово Александры Егоровны — нет! Потому что это она научила меня так поступить! Это она говорила мне, что наши высокие руководители допускают ошибки, сажают злополучную кукурузу… Разве не так?
Александра Егоровна совершенно оцепенела. — Я тут…я там…, лепетала она помертвевшими губами.
— Все ясно! — весело сказал Семен Николаевич. — Вот где была зарыта собака! Что ж, я это подозревал! Огромное тебе спасибо, Вася! Ты — настоящий советский человек! А теперь можешь идти! Ты даже не понимаешь, как ты помог нашей родной коммунистической партии! — И он протянул Василию свою твердую, уверенную руку.
Прошло еще несколько дней. История с письмом не получила широкой огласки и вскоре стала забываться. Незаметно прошло закрытое партийное собрание педагогов, на котором Александра Егоровна была исключена из рядов коммунистической партии. Вскоре она с семьей покинула гостеприимный поселок и навсегда уехала к родственникам в какой-то отдаленный город.
Василий Базулин хорошо учился, окончил школу, институт и успешно трудился на родном заводе. Он никак не думал, что ему еще раз придется услышать о той честной партийной учительнице.
Как-то уже спустя тридцать лет Василий поехал в гости к своему другу в большой губернский город N. Там он неплохо провел дни отпуска и уже собирался уезжать, как вдруг, проходя мимо здания вокзала, увидел на доске объявлений фотографию пожилой женщины, показавшейся ему знакомой. Он подошел ближе и о, Боже, узнал Александру Егоровну! Правда уже не такую яркую, но изрядно пополневшую и поседевшую.
— Голосуйте за нашего мэра, Бугумилову Александру Егоровну! — гласила надпись. — Она полностью оправдала доверие нашего народа! Голосуйте, и если она попадет в Государственную Думу, вы заживете лучше, чем вчера!
— Честное партийное слово! — буркнул Иван и устремился на железнодорожный перрон. — Что ж, теперь наступило время для принципиальных и порядочных людей!