Русская псовая борзая – одна из немногих отечественных пород охотничьих собак, чья история насчитывает многие столетия.
Охота с борзыми на территории Древней Руси и сопредельных землях известна с глубокой древности. При раскопках скифского кургана Толстая Могила вблизи города Никополь (Днепропетровская область Украины) в 1971 году археологами была обнаружена золотая царская пектораль (шейное металлическое украшение, облегающее грудь и плечи) с изображениями борзых, весом 1140 г. Находка датируется IV веком до н.э. Сейчас она находится в киевском музее исторических драгоценностей Украины, а ее копия установлена в Донецке в Театральном сквере как часть скифской композиции. Еще одна скифская пектораль найдена в кургане Большая Близница на Таманском полуострове. В античные времена эта область называлась Фанагорией. Находка датируется также IV веком до н.э. Эта пектораль ныне хранится в Государственном Эрмитаже. На ней – фигурки борзой, преследующей зайца, симметрично расположены по краям. В 1959–1963 гг. советским археологом Э.А. Сымоновичем были произведены раскопки поселения Журовка в Черкасской области Украинской ССР. Поселение это относится к археологическим памятникам Черняховской культуры. В культурном слое III–IV вв. н.э. было обнаружено и определено 6817 костей различных домашних и диких животных. В числе прочих был найден и череп собаки, который, по мнению крупнейшего отечественного зоолога профессора В.И. Цалкина, «наиболее близок черепам борзых».
Фото: puppy.dogs.ru
Как выглядели тогдашние борзые, мы можем лишь предполагать. Однако с большой степенью вероятности можно говорить о том, что под влиянием особенностей климата, ландшафта и условий охоты на территориях Древней Руси и сопредельных земель сформировалось несколько типов борзых: гладкошерстные (предки современной хортой) – собаки степей южных и юго-западных земель с достаточно мягким климатом; «вислоушки» (будущие «крымки» и «горки», предки южнорусской степной борзой) – обитатели более суровых в климатическом отношении предгорий Крыма и Кавказа, и, наконец, самый северный аборигенный тип длинношерстных борзых – предки русской псовой. Все они не были жестко изолированы друг от друга, могли встречаться одновременно на одних и тех же территориях, возможно, имели общие корни и промежуточные типы, были, если можно так выразиться, взаимоформирующими. Являясь аборигенными породами, все они отличались большой степенью пластичности, отвечая изменением своего экстерьера на смену климата или условий охоты.
В 1270 году новгородцы обратились к брату Александра Невского, князю Ярославу Ярославичу: «Ты, княже, неправду почто чинишь и многи ястребы и соколы держиши? …А псов держишь много и отнял еси у нас поле заячьими ловцы…». То что речь идет именно о ловчих псах, а не о людях, занимающихся ловлей зайцев, подтверждает другая цитата источника XIV в.: «зли бо бяху пси у него, заячи ловцы».
Интересно мнение нашего замечательного историка и археолога, академика Б.А. Рыбакова , так описывающего обнаруженные в составе т.н. Белевского клада (получил название от места находки – г. Белев Тульской обл.) височные кольца (XII в.): «Hа белевских кольцах собаки на месте коней встречены четыре раза, но, кроме того, есть четыре височных кольца, на которых изображено удвоенное количество собак-хортов».
Здесь стоит отметить, что собственно слова «борзые» в современном его значении – для названия пород собак – в Киевской, Новгородской, а позднее и Московской Руси еще не существовало. Прилагательное «борзый» использовалось до XVI в. лишь для обозначения быстроты коней и скорости вообще – «собраться вборзе». Собственно борзая собака, ловчий пес именовались древним словом «хортъ» или «хрътъ», означающим борзую собаку, ловчего пса. Аналогичные слова существовали кроме древнеславянского и в языках других родственных народов: хортъ или хрътъ (церк.-слав.), chrt и chrtice (чешск.), chart (польск.), hart или hert (босн.), хрт или рт (серб.), chrt (слов.), хиртъ (укр.), курчъ (стар.-бел.) и т.д. Во всех случаях они обозначают именно борзых собак. Кроме того, созвучные слова встречаются и в языках сопредельных прибалтийских народов: для сравнения: hurtta (фин.) – охотничья собака, hurt (эст.), kurtas (лит.). Все они, по мнению профессора А. Альквиста (Dr. August Ahlqvist, 1875), заимствованы ими из русского или литовского языков. По мнению ученых-лингвистов, слово «хортъ» близко по своему происхождению и к немецкому Windhund, означающему буквально – собаку, быструю как ветер. Вполне вероятно, что столетия назад все эти слова были гораздо ближе по произношению, чем сегодня.
Уже в 1610–1613 гг.: «в приказе (ловчем – А.О.) всякие потешные, собаки борзые и гончие и меделянские и волкодавы» и далее «А как Государь тешиться, ловчей на своре хорты к Государю подводит и держит, а иншие хорты держат псари пешие; а устроены у дву собак пешей псарь, сколко их не будет» (Записка о Царском дворе…, 1841). Считается, что процитированный документ был составлен специально для будущего польского короля Владислава IV, бывшего в те годы претендентом на русский престол после насильственного низложения царя Василия Шуйского.
Одним из последних упоминаний слова «хортъ» в отечественной литературе, наверное, можно считать подпись: «Хортъ есть собака, в досужестве своемъ и та не одинака» под иллюстрацией в «Букваре» (1692 г.) иеромонаха Московского Чудова монастыря Кариона (Истомина), после чего старинное русское слово вышло из употребления, вернувшись в обиход гораздо позднее и уже для обозначения гладкошерстных борзых собак, в то время как в ряде других славянских языках оно сохранило свое прежнее значение по сей день.
Еще с XVI в. «хорты» или «курчи» начали постепенно вытесняться из русского языка новым обозначением породы – «борзые». Так, в послании литовскому канцлеру князю Радзивиллу от 24 марта 1521 г. боярин Г.Ф.Давыдов сообщает: «А к нам ныне приказал еси с своим человеком з Ганком, чтоб нам к тобе послати пес борзой, да собаку подсоколью, да кречет: и мы к тобе пес борзой и собаку подсоколью и кречета послали с твоим человеком з Ганком…».
В 1517 г. посланник Священной Римской империи Сигизмунд Герберштейн был приглашен московским великим князем Василием III на псовую охоту в окрестностях Москвы. Созданные им и дошедшие до нас «Записки о московитских делах» рисуют картину вполне сложившейся псовой охоты с гончими и длинношерстными, «не пригодными для преследования и бега на дальнее расстояние» (работающими «накоротке» – А.О.) собаками, называемыми автором «Kurtzi», т.е. уже знакомыми нам «курчами» – «хортами». Изображения верховых охотников Василия III с борзыми собаками можно встретить на миниатюрах рукописи Летописного Лицевого Свода, сохранившейся в двух списках XV века.
При Иване Грозном «Апреля в 1 день приезжал от Государя псовник Десятой Баранов к послом со государским жалованьем, государские потехи з зайцы, а велел себя послом сказати: приехал от Государя государские потехи псовник дворянин комнотной Десятой Баранов, со Государским жалованьем, и они бы все были вместе, да и королевские дворяне при них были. Да у послов Десятой был, а взял с собою дияка Семейку Иванова, да от Государя сказал пану Яну 50 зайцов, Миколаю 40 зайцов, Рафалу 30 зайцов, Ондрею 20 зайцов, королевским дворянам, 16 человеком, 106 зайцов» (Памятники дипломатических отношений Московского государства с Польско-Литовским государством, 1887).
Псовая охота имела широчайшее распространение как в боярских вотчинах и дворянских поместьях, так и при царском дворе. Отсылки к ней превращаются в употребительные речевые обороты. В первом «Послании» (1564) Грозного бежавшему в Литву князю Андрею Курбскому есть такое охотничье сравнение: «На заец потреба множество псов, на враги же множество вои (т.е. войска)» (Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским, 1981). Еще характернее звучат слова царя в письме к воеводе Василию Грязному, попавшему в плен к крымским татарам: «Ты думал, что в объезд приехал с собаками за зайцами, но крымцы самого тебя в торок завязали» (Соловьев, 1993; Забелин, 1872). Рассказывая о порядках при дворе Ивана Грозного в своих «Записках», английский посланник в Москве (1588–1589) доктор Джилс Флетчер (1548–1611) приводит любопытный анекдот: «Подобной же уловкой отнял он (царь – А.О.) у своих бояр 30000 рублей за то, что, отправившись на охоту за зайцами, не изловил ничего, как будто бы бояре вытравили и перебили всех зайцев» (Проезжая по Московии: Россия XVI–XVII вв. глазами дипломатов, 1991).
Участившиеся с середины XVI в. судебные споры вокруг борзых и гончих собак дали повод к появлению следующего указа: «марта в 9 день (1558), боярин и князь Иван Ондреевич Булгаков приказал диаком Юрью Баженину да Василью Мелентьеву, государевым словом, что в борзых и гонных собаках суда не давати никому; а в дворовых и чепных собаках суд давати велел…».
Русских борзых и атрибуты псовой охоты получают в подарок иностранные послы и государи сопредельных и дальних стран. Мы не имеем никаких оснований не доверять свидетельству французской хроники XI в., упомянувшей в числе прочих даров, полученных французским королем Генрихом I от великого князя Киевского Ярослава Мудрого, на дочери которого Анне Генрих был женат, трех «высоких, одетых длинной шелковистой шерстью» собак – серого и черного кобелей с золотистой сукой, весьма напоминающих по приведенному описанию псовых борзых. Кстати, современный исследователь истории породы во Франции Доминик Фере (Faure Dominique, 1994) напрямую связывает появление псовых борзых на своей родине с именем Анны Киевской.
Посольство 1600 г. князя А.Ф. Жирово-Засекина к персидскому шаху Аббасу везло от Бориса Годунова и такие дары: «к Абасу шаху же послано от нас по его запросу медведь да двое собак борзых, да двое собак меделянских» (Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией, 1892). В росписи подарков уточняется: «кобель да сука меделянские (меделянками в старину называли собак, специализировавшихся на медвежьей травле – А.О.), кобель да сука борзые». Заметим, что московские государи к восточным владыкам с подобными «запросами» никогда не обращались!
Зато иноземцы с неподдельным интересом описывали русскую «потеху». Вот донесение послов польского короля из Москвы (1671): «и борзых на него (медведя – А.О.) напущали, которые с ним колико часов на переменах ломались; пущали потом на канатах волков и борзыми их травили, напоследок затравили две лисицы».
О широчайшем же распространении псовых охот свидетельствуют многочисленные челобитные, как, например, жалоба приказчика одной из вотчин Дедиловского уезда Тульской губернии местному воеводе (1680): «…он же Афонасей (царский ловчий Афанасий Матюшкин – А.О.) с людми своими и со крестьяны, ездя по полям государя моево со псовою охотою и весь хлеб толочит…» (Словарь русского языка XI–XVII, 1988). Цитировать и даже просто перечислять все источники, повествующие об охоте с борзыми в XVII в., не имеет никакого смысла ввиду их многочисленности.
Но, несмотря на изобилие источников, убедительно доказывающих, что на Руси испокон веков существовала своя исконная псовая охота с аборигенными породами охотничьих собак, в конце XIX в. появилась гипотеза о заимствовании русскими псовой охоты, а также борзых и гончих собак у татаро-монгол после покорения Казани в 1552 г. Дальнейшая история породы представлялась в виде метизации – сперва восточных борзых с северными лайкообразными собаками, а впоследствии с западными английскими гладкошерстными и брудастыми борзыми, а также с восточными «крымскими» и «горскими». Озвученная впервые Н.П. Кишенским, эта гипотеза, поддержанная редактором журнала «Природа и охота» Л.П. Сабанеевым, долгое время пользовалась популярностью у отечественных охотников-собаководов.
В заключение очерка о происхождении отечественных борзых я хочу привести мнение уже упоминавшегося выше В.И. Цалкина, который, анализируя археологические находки в столице Золотой Орды – Сарай-Берке в верхнем течении р. Ахтубы, пришел к следующим выводам: «Представляется достаточно очевидным, таким образом, что в жизни населения столицы Золотой Орды охота не имела сколько-нибудь существенного хозяйственного значения».
Уже в XVIII–XIX вв. современники четко выделяют три основных внутрипородных типа псовых борзых, отличающихся качеством и длиной шерстного покрова – густопсовых, чистопсовых и т.н. курляндских (скорее всего – «курлявых», т.е. кудрявых) борзых. Каждый из этих типов, в свою очередь, распадался на бесчисленное множество «фамильных пород», а вернее – отродий, получавших свое имя по фамилии владельца псовой охоты. Так виделось классическое зарождение «фамильной» породы современникам: «Господин Б., исколесив всю Россию, осмотрев все известные псовые охоты и перебывав во всех глухих местах, где только засел какой-нибудь старик-охотник с борзыми собаками, добыл, с большими пожертвованиями, щенка-сучку, знаменитой породы и впоследствии взял от нее несколько пометов с известными породистыми кобелями… Так продолжает он действовать всю свою жизнь, совершенствуя породу год от году избираемыми беспорочными производителями». Продолжим – к старости он передаст охоту сыну, а тот – своему сыну. К тому времени «порода» уже будет считаться «фамильной»… а вскоре неизбежно придет время рассуждать об упадке «породы». Л.П. Сабанеев писал об охотниках, ревностно охранявших свои псарные дворы от посторонней крови и считавших постыдным пользоваться чужими производителями: «Участь всех «собственных пород» чистых кровей известна: они приобретают определенный тип, достигают кратковременной славы, затем исчезают почти бесследно от вырождения и тесно связанных с ним болезней. Немногие уцелевшие экземпляры служат лишь в качестве чистокровных собак для улучшения псарен менее щепетильных владельцев».
Представляются как минимум две причины упадка породы в XIX веке, которые связаны с проблемами разведения. «Фамильное» поголовье даже в крупных охотах было все же весьма и весьма ограничено, поэтому через несколько поколений замкнутого разведения поголовье псарни превращалось в родственный клан с общим диагнозом – недостаток генетического разнообразия. При замкнутости ведения «фамильных» пород русские борзые рано или поздно должны были столкнуться с генетическими проблемами. Второй важный аспект, с которым связан упадок «фамильных» пород борзых, – стремление закрепить в «фамильной» породе внешние (выделено мной – А.О.) экстерьерные признаки, отличающие эту «фамильную» породу (форма головы, окрас, тип псовины). Именно генетические проблемы и стали, судя по всему, причиной «упадка» русской псовой борзой ко второй половине XIX века, которую тогдашние заводчики поспешили списать на нечистоплотность своих коллег, якобы практиковавших смешение своих псовых с борзыми других пород.
Несомненно, при отсутствии даже самого понятия «внутрипородное разведение» случаи метизации имели место, но говорить о влиянии на породу эпизодических межпородных вязок не приходится. Дошедшие до нас родословные псовых борзых XIX в. не подтверждают массовой метизации. Столкнувшись с проблемами генетического свойства и не умея справиться с ними, заводчики продолжали «искать черную кошку в темной комнате» надуманной нечистопородности.
Интересны еще два нюанса. Начиная с середины XIX в. все большее число псовых охот располагалось в относительно южных лесостепных губерниях (Воронежская, Орловская, Тамбовская, Тульская и т.д.), где находились крупные землевладения их владельцев. Процесс географического «переноса» псовой охоты из северных и центральных губерний в южные только усилился после освобождения крестьян в 1861 году. И разумеется, благодаря сильной изменчивости аборигенных пород к изменениям климата, ландшафта и условий охоты псовые борзые не преминули на это отреагировать – начала укорачиваться их псовина, уши стали крупнее и менее затянуты и т.д. Собаки приспосабливались к охоте на степного русака в более жарком климате.
Не обошли стороной подобные изменения и борзых более северных охот. Как известно, наибольшее сокращение лесных площадей в центральной России началось именно с 1861 года, когда массированной вырубке подверглись не только «вишневые сады» обедневшего дворянства. До этого же времени лесистость центра России практически не изменялась с XV в. Таким образом, именно во второй половине XIX века псовым борзым европейской части пришлось «перепрофилироваться» с островной травли беляков из-под стаи гончих на охоту «в наездку» по значительно более быстрому русаку. Столь радикальное изменение способа и объекта охоты просто не могло не повлечь за собой изменений в экстерьере русских борзых.
Бытуют различные мнения, объясняющие «феномен» блестящих (в полевом и экстерьерном плане) собак великокняжеской Першинской охоты (1887–1913). Тем не менее принципы ее племенной работы были стары как мир: массовая закупка по всей стране производителей, отвечающих запросам владельцев Першина, и постоянная усиленная полевая езда, выявляющая не только экстерьерные недостатки собак, но и генетически обусловленные изъяны их здоровья. Любопытно, что когда приток «свежей крови» в Першино (нач. XX в.) пошел на спад и тамошнее разведение стало «вариться в собственном соку», результаты великокняжеских собак стали менее впечатляющими.
Наступивший XX век принес вслед за чередой революций повальное сокращение поголовья русских псовых. Основными гнездами племенного разведения становятся Москва и Ленинград. К сожалению, новые владельцы породы сосредоточивают свои усилия в основном на выставочной деятельности. Охота с борзыми и отбор производителей по охотничьим качествам уходят на второй план. На фоне сокращения количественного состава поголовья начинает ухудшаться и экстерьер собак.
В 1950-е гг. с целью исправления сложившейся ситуации вводятся полевые испытания по вольному зверю и комплексная оценка (по происхождению, экстерьеру, охотничьим качествам и потомству) собак на выставках. Другим положительным аспектом, оказавшим благотворное влияние на племенную работу с псовыми борзыми в СССР, стал импорт из-за рубежа производителей, обладающих хорошими экстерьерными данными. Благодаря этому общий уровень отечественных псовых к 1970–80 гг. стал достаточно высоким.
К сожалению, события последних десятилетий не обошли стороной и русскую псовую борзую. Растущая популярность шоу-выставок, уход заводчиков от полевых приоритетов в разведении, появление растущего год от года числа владельцев борзых, рассматривающих породу в качестве собак-компаньонов, грозят со временем перевести старинную национальную охотничью породу русских псовых в разряд декоративных. Вот почему знание истории породы, ее эволюции и четкое понимание экспертами охотничьего собаководства стандарта становятся в наши дни особенно важными.
Алексей Оболенский
журнал "Охотничий двор"
По материалам: oxota-ru.ru
Свежие комментарии